Железно-серый город | Модный каблук

Музыкант и публицист Ричард Семашков о Санкт-Петербурге

Фото: Александр Демьянчук/ТАСС

Сегодня день основания Санкт-Петербурга. Самый красивый русский город. Некоторые считают, что нет ему и во всём мире равных. Я с ними не спорю.

В 1712—1918 годах он являлся столицей Российского государства, а затем стал сам по себе. Ему, гордому, так больше идёт.

На болотах, с дождями и слякотью, мрачный и холодный. Своих любит, а над чужими довлеет и не пускает надолго — фотографируй и уезжай.

Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит.

Город исторически и культурно связан с рождением Российской империи и вхождением России в современную историю в роли европейской великой державы, и так он и идет по жизни — имперский, революционный, блокадный, культурный город с мрачной имперской историей.

Однако я всё чаще замечаю, что когда в наше время речь заходит о Питере, то он во многом ассоциируется с вольными художниками, модными музыкантами (рэперы буквально заполонили Питер), разнообразными моделями. И это хорошо и логично — город располагает.

Читайте также

Семён Пегов, автор фильма «Позывной „Донецк“»: Запад боится пророссийского контента
Зачем блокируют российские видео, и проживет ли Россия без YouTube

Ещё Питер очень любят всякие креативные люди. Слово «хипстер» уже давно неактуально, и теперь я даже не знаю, как назвать этих милых мальчишек и девчонок с электронными сигаретами и подвёрнутыми брючками, которые занимаются тем, что из асфальтной пыли делают такую пыль, которую можно продать на сайтах, специализирующихся на продаже пыльного воздуха.

Инстаграм-звёзды и блогеры тоже считают этот город своим.

Многие из этих ребят могут, например, до посинения обсуждать закрашенного властями Бродского. О, ужас!

Как правило, все эти творческие и креативные (я разделяю эти два слова) люди придерживаются либерально-пацифистских взглядов. В их среде редко встретишь человека, который бы не морщился при фразах, где присутствуют слова Крым, Донбасс, Сирия и пр.

Они мирно настроены на жизнь и не любят всё это имперское злодейство, как и режим, при котором сейчас приходится существовать. Они хотят просто пить кофе на соевом молоке где-нибудь на канале Грибоедова, играть в тарелку на Марсовом поле, селфачится у Зимнего дворца или дизайнить со своим макбуком где-нибудь в тихом питерском баре.

Блин, и всё это, конечно, мило и прикольно. Просто забавно, что в качестве своей Мекки они выбрали эту имперскую мрачноту с боевыми кораблями, разнообразными пушками, снарядами, подлодками — всюду застывшая кровь.

Ладно, раз этот город и вправду притягивает творческих людей, то позволю себе немного процитировать классиков.

Над желтизной правительственных зданий
Кружилась долго мутная метель,
И правовед опять садится в сани,
Широким жестом запахнув шинель.

Зимуют пароходы. На припеке
Зажглось каюты толстое стекло.
Чудовищна, как броненосец в доке, —
Россия отдыхает тяжело.

Это Осип Мандельштам пишет про Северную Венецию.

А это Александра Блока:

И город мой железно-серый
Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла,
С какой-то непонятной верой
Она, как существо, приняла.

Или вот ещё у него:

Город в красные пределы
Мертвый лик свой обратил,
Серо-каменное тело
Кровью солнца окатил.

Железно-серый город с мёртвым ликом — идеальный фон для фотографий.

Ну и последнее у него, совершенно позитивное:

Еще прекрасно серое небо,
Еще безнадежна серая даль.
Еще несчастных, просящих хлеба,
Никому не жаль, никому не жаль!
И над заливами голос черни
Пропал, развеялся в невском сне.
И дикие вопли: «Свергни! О, свергни!»
Не будят жалости в сонной волне…
И в небе сером холодные светы
Одели Зимний дворец царя,
И латник в черном не даст ответа,
Статуя на кровле Зимнего дворца
Пока не застигнет его заря.
Тогда, алея над водной бездной,
Пусть он угрюмей опустит меч,
Чтоб с дикой чернью в борьбе бесполезной
За древнюю сказку мертвым лечь…

А вот что чувствует Дмитрий Мережковский в городе белых ночей:

Столица ни на миг в такую ночь не дремлет:
Едва вечерняя слетает полутьма,
Как снова бледная заря уже объемлет
На небе золотом огромные дома.
Как перья, облаков прозрачные волокна
Сквозят, и на домах безмолвных и пустых
Мерцают тусклые завешенные окна
Зловещей белизной, как очи у слепых,
Всегда открытые безжизненные очи.
Уходит от земли светлеющая твердь.
В такие белые томительные ночи —
Подобен мраку свет, подобна жизни смерть.
Когда умолкнет всё, что дух мой возмущало,
Я чувствую, что есть такая тишина,
Где радость и печаль в единое начало
Сливаются навек, где жизни смерть равна.