Захар Прилепин в Московском пресс-центре «Росбалта».
Политик и писатель, сопредседатель парламентской партии «Справедливая Россия — Патриоты — За правду» Захар Прилепин на YouTube-канале «Росбалта» рассказал о своем отношении к своему запрещенному политическому прошлому и нынешним успехам в разрешенном партстроительстве, о желании восстановить подобие СССР на русскоязычных территориях постсоветского пространства, об обучении в школе губернаторов, работе в ДНР, почему выборы в Госдуму были не честными, а обычными, и по другим злободневным вопросам.
— Во время предвыборной кампании вы говорили много вещей, которые можно посчитать необычными для современной политической России. Хотя ваша позиция во многих аспектах совпадает с позицией власти, вы, например, заявляли, что нельзя сажать за участие в митингах, выступали за освобождение политзаключенных, критиковали закон об иностранных агентах и ратовали за отмену ЕГЭ. Как вы дошли до выборов, продвигая такую повестку?
— Я приблизительно с 1996 года нахожусь в политической системе, у меня есть опыт. Я работал на Донбассе советником Александра Захарченко. Я изнутри внимательно наблюдал все перипетии жизни ныне запрещенной в РФ Национал-большевистской партии. Эдуард Лимонов, Александр Проханов — это все мои учителя. Я понимаю ландшафт и правила игры. Они есть везде: во Франции, США, где угодно. Я знаю, как произнести какие-то вещи так, чтобы те, кто хочет меня понять, поняли, но чтобы меня за это не поймали на крючок и не сдернули с выборов.
Все вещи, которые я исповедую, — я проговорил в своих статьях, книгах, выступлениях. И выйдя на предвыборную кампанию, естественно, я чуть-чуть принижаю агрессивность риторики, но при этом даю людям понять, что я ни в чем не изменил своим убеждениям. Более того, мне кажется, что какая-то часть политической элиты готова к моим высказываниям. Мы же, патриоты 1990-х, нацболы, «прохановцы», «завтравцы» — наша шатия-братия, которую тогда гнобили и убивали, она опередила государственную повестку на ближайшие пятнадцать-двадцать лет: и с «Крым наш!», и с милитаризмом. И сейчас я абсолютно убежден, что иду на три-четыре шага впереди государственной повестки. Они будут отменять ЕГЭ, совершать или имитировать левый поворот, пересобирать Советский Союз в каком-то виде. Возможно, позволят раскрасить политическую жизнь в России, чтобы появлялись подконтрольные левые, либералы и так далее.
Точно я ничего не могу сказать, со мной никто не заключал никакой договор. Я просто так себе это объясняю: «Пробно посмотрим, пусть поговорит; если что — скрутим голову, как скрутили всем до этого». Может быть, это так, может быть, как-то иначе. В любом случае, есть зазор, и я им пользуюсь: произношу какие-то вещи, инициирую их обсуждение, вношу в Думу. Но у меня нет столько депутатов, чтобы расшатать эту систему до каких-то заметных трепыханий, модуляций. Мы работаем и надеемся, что те, кто за нами следит, слышат нас.
— Вы говорите, что в каком-то виде будут восстанавливать Советский Союз. Что вы имеете в виду?
— Я думаю, надо по возможности демократическим путем инициировать возможность волеизъявления граждан на ряде соседних территорий о создании союзного государства с Россией. Что это за территории? Мы сейчас назовем, и все скажут, что Прилепин решил захватить, например, север Казахстана. На самом деле есть несколько регионов с компактным проживанием русскоязычного населения. Смотрите, у нас появляется Эрдоган с картой и рисует «будущее своей империи», мол, там живут люди, которые его ждут. Он позволяет себе это делать. Появляются американцы, которые изображают вообще все что угодно и заявляют, что они там живут. Или та же Украина с глобусом Украины и не стесняется: мол, у нее расстояние от Карпат до Кавказа. И только мы, потерявшие до двадцати миллионов русского населения, которые могли жить где-нибудь в Прибалтике, стесняемся сказать, что эти территории исторически имеют к нам прямое отношение. Может быть, какой-нибудь «референдумик» проведем, выясним, к чему люди хотят там относиться. Мы даже этот вопрос не поднимаем, когда другие это делают. Что стесняться, если другие не стесняются?
Назову несколько территорий: части Прибалтики, Нагорный Карабах, вся Армения целиком, все непризнанные территории вроде Приднестровья, само собой. Нахождение последних в России, безусловно, должно быть легитимизировано. Я скорее говорю про другие регионы, которым мы способны обеспечить национальную кибербезопасность, национальный и культурный суверенитет. Эти страны теряют свою независимость и становятся невассальными, унифицированными территориями англосаксонского мира.
Это все очень сложные вопросы. Еще раз: я настаиваю на демократичном разрешении данных вопросов. Должны проголосовать все территории СССР.
— Какие у вас политические амбиции?
— На данный момент никаких. У меня есть программа — я ее реализую в тех формах, в которых это возможно делать. Будут поступать какие-то предложения — буду их рассматривать. Стать губернатором Рязанской или Нижегородской области? Я сам об этом сказал (смеется). Меня просто пригласили поучиться в школе губернаторов. Я с большим интересом согласился и не жалею об этом. Удивительно насыщенное обучение, без иронии. Лекции читают: Сергей Собянин, Сергей Шойгу, Эльвира Набиуллина, Михаил Мишустин, Сергей Лавров и так далее. Это же чудо какое-то. Все без записи, люди предельно искренне настроены. Узнаешь очень много вещей, которые не расскажут по телевизору. Это не секреты, просто люди раскрываются в новом качестве.
Меня в этой школе однажды спросили, рассматриваю ли я какие-то области в качестве мест работы. Я ответил, что знаю Нижегородскую и Рязанскую области, потому что я там родился и жил. А из этого сделали фейк, что Прилепин собирается идти в губернаторы.
Вообще такая работа может быть интересной, но, чтобы идти в губернаторы, на любую подобную форму деятельности, нужно иметь команду, которая гарантирует тебе, что все будет выглядеть достойно. Так как учеба губернаторства началась совсем недавно, то надо пояснить: партийная команда и команда губернаторских управленцев — это немного разные команды. Пока что я просто смотрю на людей вокруг себя и думаю, вдруг поступит предложение? Хотя бы я буду понимать, с кем я буду этим заниматься. Но пока что об этом не идет и речи. Тем более, я еще даже школу не закончил, мне диплом не дали, оценки не поставили. Может, я завершу на двойки.
В этой школе очень много профессиональных технократов. У нас политизированный корпус очень серьезно сменился. По преподавателям политических школ, сегодняшним ученикам, губернаторскому корпусу очевидно, что у нас сменился политический класс на молодых технократов. Почему политический класс министерских должностей не меняется или меняется очень медленно? Потому что технократы должны еще подрасти.
— У вас есть президентские амбиции?
— Это не совсем так. Я стараюсь не пугаться вызовов судьбы. Я смотрю на все в упор. В свое время в Донецкой Народной Республике в силу некоторых политических перипетий я едва не занял на несколько часов место премьера республики, зама главы. Там все складывалось очень сложно, и поступило такое предложение. Я подумал в течение десяти минут и согласился. Что нет, если так судьба складывается? Но тут же это решение отыграли обратно. И я с тех пор как-то привык, такие вызовы иногда случаются. Если родина тебя призывает с какими-то целями и говорит, что тут нужна твоя помощь, надо отвечать: «Есть!» Однако говорить, что я сплю и вижу, как стану президентом, нельзя. Это же страшный крест.
В школу президента я бы пошел. Но я ответственно ко всему отношусь, и я никогда не пойду на серьезную должность даже вроде главы района, если у меня не будет команды людей, в которых я буду уверен и которые реализуют все то, что у меня уложено в голове по поводу этого района.
Решение, буду ли я баллотироваться в президенты, я могу принять в других обстоятельствах. Гипотетически вообразим ситуацию: в Москве, как зимой 2013 года в Киеве, сносится легальная власть и заявляются некие несимпатичные мне люди в огромном количестве. Конечно, в этом случае я включу все свои ресурсы, чтобы не допустить этих людей до власти. Но в этой ситуации это миссия Минина и Пожарского — человек должен исполнить промежуточную функцию. Ее я в целом и так выполняю: я знаю людей, которых я не хочу допустить до власти, и знаю других людей, с которыми я могу не допустить неприятных мне персонажей до власти. В данный момент говорить о том, что так будет развиваться моя политическая карьера, — это чрезмерно. На ноябрь 2021 года я это не рассматриваю.
— Прошедшие выборы в Госдуму были честными?
— Они были обычными: с некоторым элементом манипуляций и использованием административного ресурса. Понятно, что если бы не были мобилизованы бюджетники по всей стране, причем достаточно радикальным образом, и не был предпринят ряд других действий, особенно в национально-ориентированных регионах, то в итоге не было бы 45% у «Единой России». Конечно, было бы не 20%, но и не 45%. Но с тех пор, как партию власти возглавили Шойгу и Лавров, стало понятно, что эти два человека гарантируют воспроизводство прежнего результата. Это мощнейшие управленцы и ближайшие путинские помощники, они не могут получить показатели меньше чем на прошлых выборах.
Я про результат на бумаге, реальный нам никто не скажет. Были включены все возможности, у них все получилось. Безусловно, у «Единой России» было бы большинство; возможно, не было бы конституционного. Я думаю, что была высокая вероятность, что совместная коалиция «Справедливая Россия — Патриоты — За правду!» и КПРФ была бы соразмерным соперником «Единой России». Конечно, эта ситуация для власти чревата очень многими последствиями. Она постаралась их минимизировать. Политически я ее понимаю. Так происходит во всех ведущих демократических странах: там пытаются не допустить турбулентность политической системы любым способом.
Более того, я так в тайне догадываюсь, что это такой элемент «расторговки» с так называемыми оппозиционными партиями. Я сам об этом ничего не знаю, ни в каких разговорах не участвовал, но я думаю, что Геннадий Андреевич [Зюганов] и Владимир Вольфович [Жириновский] осведомлены о каких-то правилах ведения предвыборных кампаний. Знает ли о них Сергей Михайлович [Миронов]? Не знаю, я у него не спрашивал.
— Считается, что Запад так любит вмешиваться в чужие выборы. Почему он тогда не вмешивается в наши?
— Почему? Они сейчас уже объявили в Конгрессе, что не признают будущие путинские выборы. В думских в кого им вмешиваться? У «Яблока» электоральный и реальный вес одинаковый. КПРФ и «Справедливая Россия» — для них это чудища хуже Путина.
Разочарован ли я, что мои коллеги из КПРФ не поддержали мое предложение о создании единого левого фронта? Да, я идеалистический человек, в тот момент я был озадачен их неготовностью к переговорам. Но потом мы встретились, сказали, что мне не поверили, мол, это какая-то кремлевская игра, я их разыгрываю и ввожу в состояние турбулентной невменяемости. Но я не хотел делать ничего плохого, просто предлагал объединиться: осуществить наблюдение за выборами, возможно, организовать митинги после выборов. «Тусанем!» Но коммунисты оказались не готовы к подобным приключениям.
— Когда вы в прошлый раз давали нам интервью, вы сказали, что Путин уйдет в 2024 году. Вы все еще так считаете?
— Да. Почему? Интуиция. Я говорил со многими приближенными людьми, но никто про это ничего не знает. Нет даже предположения. Идеи были, но теперь исчезли. Раньше называли преемников: Алексея Дюмина, Сергея Шойгу. Я думаю, это будет не тот и не другой. Но никто не знает. Моя интуиция подсказывает, что Путин уйдет.
Я хочу, чтобы Россия существовала, чтобы мое отечество цвело, колосилось. Согласен ли я с высказыванием Володина: «Нет Путина — нет России»? Владимир Владимирович — позвоночник, становая тяга российской государственности. На нем очень много зациклено, он сам понимает эту проблему. Конечно, надо перераспределять «ребра», чтобы не все висело только на Путине. Это техническая задача, которая понятна и самому президенту.
Будет ли происходить децентрализация власти в ближайшее время? Понимаете, она и происходила бы, если бы у нас были хоть сколько-нибудь вменяемые отношения с нашими западными партнерами. Это очевидно всем, даже тем, кто болеет против России. Давление усиливается: Западу не нравится «Северный поток — 2», его воспринимают как энергетическое поражение… Хотя это, безусловно, победа Путина и экономической системы, аналитического блока. Мы просто сделали по-своему. Если наша команда его запустит, у нас сразу будет десять козырей.
Конечно, Запад пытается сделать все, чтобы этого не допустить. И в этом смысле его поведение по отношению к России совершенно бессовестное, волюнтаристское, наглое, подлое, манипулятивное, фарисейское, лицемерное. Они ведут себя, как скоты. Естественно, это влияет на наше внутриполитическое состояние. Поэтому у нас цементируются свободы, иногда по делу, иногда нет. Принимают разнообразные «людоедские» законы. Но логику-то ты понимаешь: нас давят со всех сторон. Главное — не заиграться! Я про это бесконечно говорю: «Перестаньте, вы сейчас всех завинтите, и как с этими „опытными управленцами“, у которых ни взглядов, ни убеждений, всем управлять?» Мы видели это на примере Беларуси, на примере Януковича. Все эти ваши «опытные» управленцы — раз и растворились. Нужна циркуляция идеи, вариативность системы.
Как я сейчас отношусь к Лукашенко? Хитрый старый игрок. Надо уже сделать Союзное государство, можно тут заиграться. Следует подписать какие-то бумаги, которые оставят чуть меньше возможности Александру Григорьевичу для его неожиданных закидонов. Эта форма должна быть более предсказуема: условно, Союзное государство — это сто подписанных документов, а сейчас подписано сорок пять, хотя надо сто.
История Лукашенко и мигрантов? Он не хотел подставлять Путина, просто влез в ситуацию, чтобы получить определенную выгоду: воздействовать на Польшу, Евросоюз. Его заявление про перекрытие газопровода из России — это его периодические поступки, поэтому надо подписать все сто документов как можно скорее.
— Если суммировать, Беларусь должна стать частью России?
— На правах широкой автономии, как у нас было Царство Польское: она может иметь свою конституцию, свою армию…
— В том, что сейчас принимаются «людоедские» законы, виноват Запад?
— Ну да. Я сам, находясь внутри политической жизни, помню, как у нас существовали «Эхо Москвы», «Новая газета», нацболы, левые, правые. Достаточно радикальная оппозиция была допущена на телевидение. Она была частью политической системы. Это происходило и в 2014 году: на «Марш мира» против Крыма и Донбасса ходило восемьдесят тысяч человек. Власть тогда считала возможным это допускать: «пусть будет, у них своя точка зрения». Но потом выясняется, что не получается так существовать, надо свинчивать. Это «зеркальное» поведение: «как они с нами, так и мы с вами».
Нельзя давать дубину в руки людям, которые могут использовать ее в личных целях. У нас огромное количество политической современной элиты, которая целиком и полностью вышла из 1990-х годов. Тогда эти же самые люди исповедовали взгляды, которые сегодня излагает Навальный. Они были абсолютными либералами, западниками, сторонниками демократичного пути развития России и противниками империи. Сейчас в силу того, что они совершили полный переворот, они «жестят», чтобы доказать, что патриотичнее их никого нет. Сто процентов — это и психологический фактор тоже.
Беседовал Станислав Корягин
Источник: