«Будет очень странно, если совет Общественной палаты не захочет меня услышать».
Пятого марта комиссия Общественного наблюдательного комитета (ОНК) Москвы проголосовала за исключение из своего состава известной правозащитницы Марины Литвинович. Она активно помогала тем, кого арестовали на зимних московских митингах этого года. В частности, многократно посещала центр «Сахарово», а также встречалась с Любовью Соболь, которая на данный момент находится под домашним арестом по так называемому «санитарному делу».
О подробностях процедуры исключения из ОНК, а также о своих дальнейших планах Марина Литвинович рассказала в эфире подкаста «Росбалта» «Включите звук».
— Скажите, стало ли для вас происходящее с вами сейчас неожиданностью?
— Я такого не ожидала. Вообще, первой неожиданностью было обнаружить объявление о внеочередном собрании нашей комиссии пятничным вечером перед праздниками. Меня, конечно, удивило, что заседание нашей комиссии назначено в такой день и в такое позднее время. Меня удивила спешка, и я думала, какой такой срочный вопрос мы должны рассмотреть. Оказалось, что это вопрос о моем исключении из членов ОНК и лишения меня полномочий.
— То есть, это ваше персональное дело?
— Да, но там рассматривалось еще два персональных дела: Евы Меркачевой, журналистки «Московского Комсомольца» и члена ОНК. Ей хотели вынести предупреждение, но мы эту попытку отбили, потому что история, в которой ее обвиняли, была неубедительной и касалась 2017 года, когда Ева была еще в другом составе комиссии. После этого рассматривался мой вопрос. За мое исключение из ОНК довольно оперативно и без всяких обсуждений проголосовало 22 члена нашей комиссии. А третьим вопросом было вынесено предупреждение члену ОНК Любови Волковой, это очень известная правозащитница — она уже 40 лет занимается этой деятельностью.
Когда шло голосование против меня, Любовь Волкова довольно эмоционально начала выступать против тех, кто голосует за мое отчисление из комиссии, сказала, что все происходящее — шельмование и 37-й год. В общем, она довольно эмоционально говорила и ругала членов комиссии, и ей тут же за это теми же 22 голосами вынесли предупреждение за нарушение этики.
— 22 человека проголосовали солидарно. Можно ли предположить, что они заранее знали повестку собрания и были готовы проголосовать за начало процедуры вашего исключения? И знали ли вы, что будет рассматриваться на этом заседании?
— Нет. Я, к сожалению, констатирую, что вы, скорее всего, правы в своем предположении.
— На ваш взгляд, этот неожиданный и неприятный сюрприз чем вызван? Вашей активностью в качестве члена ОНК, или сыграло роль, что речь идет о Соболь и Навальном?
— Вы знаете, история с Любовью Соболь — это только предлог. Причем, это все происходило в конце декабря. Кроме этого, к нам в комиссию периодически приходят жалобы от адвокатов или самих граждан, которые находятся в СИЗО, или от руководства СИЗО, что член ОНК повел себя неправильно или что-то нарушил. Но жалоба на меня была написана одним из членов ОНК. Это происходит впервые в истории нашей комиссии, когда донос пишется одним правозащитником на другого правозащитника.
Это совершенно невозможная ситуация, если бы речь шла о настоящих правозащитниках. Но произошло ровно так. Один из членов нашей комиссии сам написал на меня жалобу, что в декабре, давным-давно, я нарушила закон, разгласив данные следствия. И самое интересное, что членам ОНК, которые проголосовали за мое исключение, не надо было никаких доказательств. Обычно, если человек что-то нарушает, это пытаются доказать. Но в данном случае вообще никаких доказательств не предъявили.
Если я что-то разгласила, то следователь по делу Любови Соболь должен был вынести мне предупреждение о неразглашении. Но ничего такого не было, поэтому это все просто придумано, эти обвинения появились на пустом месте, и они являются просто формальной причиной, потому что моя активность мешает некоторым силовым структурам в нашей стране. Потому что я своей работой делаю все, что происходит в СИЗО, спецприемниках и отделах полиции, открытым.
— Я бы хотел еще раз зафиксировать внимание на одном моменте. Вы говорите, что на заседании 5 марта не было представлено никаких доказательств разглашения вами данных предварительного расследования.
— Конечно, нет. Был просто просмотрен кусок интервью, где я говорю, что была у Любови Соболь, всю ночь ее допрашивали, что она рассказала мне, что была проведена очная ставка, у нее изъяли обувь и маску. Я просто перечислила следственные действия. Когда речь идет о разглашении данных предварительного следствия, то обычно имеют в виду, что кому-то стали известны результаты экспертизы, или кто-то узнал, чем закончилась очная ставка. Но я этого всего не знаю. Но, даже если бы я что-то разгласила, это не может по закону являться причиной исключения меня из ОНК. Но ведь действительно вы правы, что на заседании этой комиссии не было представлено никакого документа. То есть, жалобы ни от кого, кроме моего коллеги, не было.
— Исключение члена ОНК по закону должно ведь фиксироваться какими-то другими способами.
— Абсолютно. Поскольку меня не предупредили, что на комиссии будет рассматриваться вопрос обо мне и моем интервью, я не успела подготовиться, и у меня не было возможности даже внимательно посмотреть закон еще раз, чтобы понять, что все, что происходило на заседании, происходило с его нарушением.
Есть только два повода для исключения членов ОНК (если не считать отдельные случаи с болезнью, смертью или уголовным преследованием). Повод первый: член ОНК не выполняет свои обязанности. Не ходит по тюрьмам и СИЗО, не защищает права граждан. В общем, не выполняет свою общественную работу. Второй повод — существенное нарушение кодекса этики члена ОНК. Но этого мне никто в вину не ставил.
Получается, что вообще нет основания, чтобы исключать меня. А что касается «разглашения», это по закону не является причиной для исключения, и все, что может в этом случае последовать — это предупреждение со стороны следователя. То есть, если бы я разгласила какие-то данные, то на следующий день со мной должен был связаться следователь и взять подписку о неразглашении, еще тогда, в конце декабря. Это было бы логично.
То есть, мы видим, что решение, которое приняла комиссия ОНК 5 марта — просто незаконно. Нет правовых оснований, чтобы меня исключать из членов комиссии.
— Как вы планируете дальше действовать? Вы дождетесь решения общественной палаты, а потом обратитесь в суд, если вас исключат? Или постараетесь до этого оспорить решение коллег?
— Оспаривать решение ОНК нет никакой возможности, поскольку ОНК не является юридическим лицом. Я могу подать в суд на совет Общественной палаты, если они примут решение о моем исключении, потому что они являются юридическим лицом. Я знаю, что сейчас одна девушка, очень активная правозащитница, которую недавно исключили из ОНК Нижегородской области, судится с Общественной палатой. Я тоже буду судиться, безусловно.
Сейчас я пытаюсь публичными способами донести до Общественной палаты и членов ее совета все тезисы, которые говорю вам здесь. В первую очередь — что решение, которое было принято ОНК, просто неправовое.
— Когда Общественная палата планирует рассмотреть этот вопрос?
— К сожалению, я не знаю. И был комментарий Бочарова (Вячеслав Бочаров — первый заместитель секретаря Общественной палаты РФ, — «Росбалт»), он сказал, что меня на это заседание не пригласят и не заслушают. Все это почему-то будет решаться без меня, что странно, потому что даже в суде, где принимается решение, присутствует человек, и у него есть право на последнее слово, если его в чем-то обвиняют.
Очень странно, если совет Общественной палаты не хочет меня услышать. Я думаю, что все будет намного проще, и что этот совет, люди занятые, будут просто голосовать по почте. Им пришлют вопрос, и они, к сожалению, наверное, не имеют много времени, чтобы разбираться в этой истории, и могут просто проголосовать за мое исключение, не поинтересовавшись, кто я, и что за ситуация.
Поэтому я надеюсь на публичное освещение конфликта, и на то, что люди разберутся и поймут. Я вижу, как много людей меня поддерживают. Очень много разных людей за меня, потому что, например, в прошлом году я 151 раз сходила в места, где находятся люди, лишенные свободы. Обычно за один визит я прохожу несколько десятков человек. Я за это время действительно поговорила и помогла очень многим людям, и они мне благодарны. И я надеюсь, что эта поддержка поможет мне продолжить заниматься общественной деятельностью и защищать права людей, находящихся в тюрьмах и СИЗО.
Полную версию беседы с Мариной Литвинович слушайте в эфире подкаста «Росбалта» «Включите звук».
Источник: